Яд бессмертия

– Это не признание, – возразила Ева. – Она смертельно устала от самой себя. В таком состоянии она бы созналась в чем угодно.

– Господи, Ева, да опомнись ты! – Касто забегал по пахнущему дезинфекцией больничному коридору, стараясь прийти в себя. – Ведь ты ее расколола!

– Ничего подобного. – Ева потерла лоб, морщась от головной боли. – Пойми, Касто, она была в таком состоянии, что созналась бы, будто собственноручно вбивала гвозди в ладони Иисуса Христа, если бы я пообещала ей наркотик. Если я вздумаю предъявить ей обвинение, то на досудебном совещании сторон ее адвокаты превратят меня в посмешище.

– Тебя волнует не досудебное совещание! – Не обращая внимания на угрюмо молчащую Пибоди, он впился глазами в Еву. – Сначала ты вцепилась в нее мертвой хваткой, как и положено полицейскому, расследующему убийство, а потом размякла. Просто ты ее пожалела!

– В себе я разберусь сама, – произнесла Ева бесстрастно. – И нечего мне подсказывать, как вести следствие. Расследование поручено мне, вот и не лезь не в свое дело, Касто!

Он смерил ее взглядом.

– Предлагаешь мне обратиться к прокурору, чтобы оспорить это решение?

– Угрожаешь? – Ева надменно вскинула подбородок. – Валяй! Поступай, как считаешь нужным. Я свое решение не изменю. Джерри Фитцджеральд необходимо лечить. Допрашивать ее можно будет только тогда, когда она придет в себя, – не знаю, сколько для этого потребуется времени. Пока я не увижу, что она отвечает за свои слова, о предъявлении обвинения не может быть и речи.

Она видела, что Касто изо всех сил старается взять себя в руки. Наконец это ему удалось, и он заговорил почти спокойно:

– Ева, ты выявила мотив и возможность. Фитцджеральд прошла психологическое тестирование, которое подтвердило, что она способна на подобные преступления. Согласно ее собственным показаниям, она находилась под влиянием наркотика и люто ненавидела Пандору. Чего тебе еще?

– Я хочу, чтобы она, глядя мне в глаза незамутненным взглядом, подтвердила, что это дело ее рук! Чтобы подробно рассказала, как все совершила. Так что подождем. Пойми, если бы она призналась сейчас, под давлением, это бы только все испортило: Джерри не могла действовать в одиночку. Чтобы она натворила все это своими наманикюренными ручками? Исключено!

– Почему? Потому что она – женщина?

– Нет, потому что ее основной стимул – не деньги. Страсть, любовь, зависть, но не деньги. С Пандорой она еще могла бы расправиться в приступе ревности, но убийцей остальных троих я ее не представляю. Во всяком случае, без посторонней помощи, без наущения. Подождем, проведем повторный допрос, вытянем из нее показания на Янга или Редфорда, а то и на обоих. Вот это и будет означать, что дело раскрыто.

– Я с тобой не согласен.

– Я уже поняла! – огрызнулась Ева. – Что ж, у тебя масса возможностей: написать жалобу, прогуляться, укусить себя за задницу… Главное, скройся с моих глаз!

Касто угрожающе сверкнул глазами, но отступил.

– Ладно, черт с тобой. Попробую остыть.

Он помчался прочь по коридору, не удостоив безмолвную Пибоди даже взглядом.

– Сегодня вечером твой приятель не так мил, как обычно, – заметила Ева.

Пибоди могла бы предъявить своей начальнице аналогичное обвинение, однако придержала язык.

– Всем нам приходится несладко, Даллас. Это дело имеет для него очень большое значение.

– Знаете, Пибоди, справедливость, по-моему, гораздо важнее, чем хорошая запись в личном деле или капитанские нашивки. Если хотите, догоняйте своего ненаглядного и гладьте его по головке. Никто вас не задерживает!

Пибоди нахмурилась, но ее голос остался бесстрастным:

– Я никуда не пойду, лейтенант.

– Но если вы собираетесь стоять тут и изображать мученицу… – Ева замолчала на полуслове и провела рукой по лицу. – Простите, Пибоди. Вы сейчас очень удобная мишень.

– Это мое служебное поручение, лейтенант Даллас?

– А вы не лезете за словом в карман. Мне бы, наверное, следовало вас за это возненавидеть… – Ева положила руку ей на плечо и сказала гораздо спокойнее: – Простите меня. Вы ни в чем не виноваты. Меня страшно разозлил Касто: служебный долг и личные чувства не должны входить в противоречие.

– Я понимаю. Напрасно он так на вас взъелся. Я понимаю, что он чувствует, и все-таки он не должен был говорить с вами подобным образом.

– Так-то оно так… – Ева привалилась к стене и закрыла глаза. – Но он прав в одном, и это не дает мне покоя. У меня действительно не было ни малейшего желания проделывать все это с Фитцджеральд на допросе. Я была противна самой себе, когда выжимала из нее признание, пользуясь ее страданиями. Но что же делать – ведь это моя работа! Вцепиться в глотку раненой жертве – именно то, чего от меня ждут.

Ева открыла глаза и уставилась на дверь, за которой как раз в этот момент Джерри Фитцджеральд давали успокоительное.

– Иногда, Пибоди, работа становится омерзительной.

– Так точно. – Пибоди впервые позволила себе сочувственно прикоснуться к руке лейтенанта. – Поэтому-то вы так хорошо ее и делаете.

Ева открыла было рот, но внезапно рассмеялась.

– Черт, Пибоди, вы мне все больше нравитесь!

– И вы мне. Может, стоит обратиться к врачу?

Ева обняла Пибоди за крепкие плечи.

– Самое подходящее место: здесь они кишмя кишат. Лучше пойдемте перекусим. Фитцджеральд никуда от нас не денется.

Но на сей раз инстинкт подал Еве неверный сигнал.

Звонок разбудил ее около четырех часов утра, когда она спала глубоким и в кои-то веки не отягощенным кошмарами сном. Глаза решительно отказывались открываться, язык еле ворочался. Перед сном она выпила с Мэвис и Леонардо немного вина для поддержания компании – вот и результат… Вместо слов у нее получился сдавленный хрип:

– Даллас слушает. Боже, хоть кто-нибудь в этом городе спит?!