Стилист

– Есть третий вариант, – задумчиво сказала Настя, вытаскивая сигарету. – Ничего, если я закурю?

– Валяй, ты уже старая, тебя не перевоспитать. Так что за вариант?

– Соловьев этим издателям, конечно, не близкий родственник, не сват и не брат, и выгораживать его нет никаких причин. Ну, знает он два редких языка, ну, переводит быстро и качественно, ну, делают они на нем большие деньги, но, если его обвинят в убийствах и посадят, они найдут других переводчиков. Конечно, специалисты с японским и китайским языками на дороге не валяются и на каждом углу их не сыщешь, но найти все-таки можно. Но они не хотят другого. Они хотят, чтобы с ними работал именно Соловьев. Вопрос: почему?

– Вопрос хороший, – ехидно усмехнулся Гордеев. – Главное – оригинальный. Только я что-то ответа не слышу.

– Сейчас услышите. Только дайте слово, что бить не будете.

– Не обещаю. Может, стукну пару раз по мягкому месту. Говори.

– «Шерхан» постоянно делает «левые» тиражи и имеет на этом колоссальные деньги. При этом «левые» тиражи делаются не только в течение срока издательского договора, но и после него, что грубо нарушает права переводчика. За тираж, сделанный после истечения срока договора, они обязаны ему заплатить. А они, судя по всему, такой мелочью пренебрегают. И насколько я понимаю, фокус весь в том, что Соловьев ведет очень уединенный образ жизни, в город выезжает несколько раз в год со строго определенной целью и тут же возвращается домой. И мало с кем общается. Эдакий затворник. При таком образе жизни он почти со стопроцентной вероятностью не узнает, что книги появляются на прилавках после истечения срока действия договора. Любой другой переводчик об этом узнает очень быстро, с ним такие номера не пройдут. Если я не ошиблась, весь сыр-бор как раз и разгорелся из-за того, что к Соловьеву случайно попала бумажка, из которой явно видно такого рода нарушение.

– А ты не передергиваешь? – недоверчиво спросил Виктор Алексеевич. – Уж больно чудно. Раньше мы с таким не сталкивались.

– Так раньше и жизнь была другая. Вся издательская деятельность была монополизирована государством, в тираже каждый экземпляр был на учете, там не смошенничаешь. И то, кстати, не факт, что раньше так не делали. Братьев Вайнер, братьев Стругацких или какую-нибудь «Анжелику» при существовавшем тогда спросе можно было выпускать миллионными тиражами – все бы разошлось в мгновение ока. А вы видели когда-нибудь книгу, на которой стоял бы тираж в миллион экземпляров?

– Видел, – уверенно отпарировал Гордеев. – Отчетный доклад ЦК очередному съезду партии. И бестселлеры дорогого Леонида Ильича.

– Вот-вот. А я зато видела сборник стихов Евтушенко, изданный в начале семидесятых тиражом в сто тысяч экземпляров, так его днем с огнем было не сыскать. Из магазинов в три дня смели, из-под полы перепродавали втридорога. Так что, уверяю вас, Виктор Алексеевич, при хорошем знании рынка и покупательского спроса и при налаженной сети реализации деньги на книгах можно делать совершенно сумасшедшие. И наши издатели из «Шерхана» очень не хотят, чтобы об их доходах узнал переводчик Соловьев, которого они нагло обманывают, пользуясь тем, что он инвалид и из дома почти не выходит.

– Хорошо, допустим, ты меня убедила. Бумажка случайно, по чьему-то недосмотру попала к Соловьеву, шерхановцы подсылают к нему Собликову, которая втирается в доверие с помощью Коренева и пытается найти эту бумажку раньше, чем ее обнаружит переводчик. Но кто их убил-то? Если не сам Соловьев, то кто? И если не из ревности, то из-за чего? Есть у тебя идеи?

– Ни одной, – честно призналась Настя. – Ни самой малюсенькой. То есть я понимаю, что нужно раскопать все, что можно, про Коренева и Собликову. Особенно про Собликову, учитывая ее криминальную деятельность в прошлом и в настоящем. Вероятно, убить хотели кого-то одного из них, а второй просто под руку попался и видел убийцу. Из гостиной двери ведут в кабинет и в спальню Соловьева, обе комнаты расположены рядом. Со второго этажа спуск пологий, не ступеньки, а пандус, чтобы Соловьев мог ездить на своей коляске. И ведет этот пандус тоже в гостиную. В гостиной горел свет, Коренев успел включить его, когда спустился со второго этажа. Если, конечно, все было так, как нам рассказал Соловьев. Судя по положению трупов и дальности выстрелов, Коренев спустился, включил свет и сразу увидел кого-то, кто стоял уже почти у выхода из гостиной в холл. До этого в гостиной было темно, и незнакомец, услышав шаги по пандусу, хотел скрыться, но в темноте и в незнакомой комнате не смог сделать это достаточно быстро. Ведь ему нужно было двигаться очень осторожно, чтобы ничего не задеть и не нашуметь. Короче, когда Коренев зажег свет, то увидел в гостиной чужого и, вероятно, вскрикнул. На крик из кабинета выскочила Собликова, и чужой дядя их, не долго думая, порешил. Труп Коренева лежал у самого пандуса, труп Собликовой – на пороге кабинета. Вопрос в том, кто был истинной целью ночного гостя: Собликова, Коренев или сам Соловьев? Либо он вообще был случайным человеком, например грабителем, который ночью приехал осмотреться на местности и выбрать объект будущего преступления, не бросаясь в глаза жильцам. Заметил неплотно прикрытую дверь, вошел и нарвался на неприятность.

– Прелестно, – хмыкнул Гордеев. – Четыре версии, и по каждой работы непочатый край.

– Ребята работают, – возразила Настя, – напрасно вы так.

– Неужели? Ладно, завтра с утра на оперативке я и заслушаю, как они работают. Слушай-ка, у тебя аквариум дома есть?

– Откуда? Сроду не было.

– Жалко. А про морских черепах знаешь что-нибудь?

– Ничего. А зачем вам?

– Моей Надежде Андреевне ученики двух морских черепашек подарили вместе с аквариумом. Так ты представляешь, они сырое мясо жрут! Как ты думаешь, это нормально или нет? Разве морской житель может есть мясо? Патология какая-то!

– Ну здрасте! – рассмеялась Настя. – А акулы? А крокодилы? Очень даже едят, и с удовольствием.

– Скажешь тоже, акулы. Они большие. А эти-то крохи, с ладонь величиной, а туда же. Забавные – ужас. Глазки голубые.

– Виктор Алексеевич, по-моему, вы заболели. Ну какие же могут быть голубые глазки у морских черепах с ладонь величиной?

– А я тебе говорю – голубые, – рассердился Гордеев. – И мордочки у них разные.

– Вы их различаете? – изумилась Настя.

– А как же!

– Тогда точно заболели. И имена дали?

– Дал. Донателло и Микеланджело.

Такого хохота стены тихого кабинета на пятом этаже в здании на Петровке, 38 не слышали никогда. В крайнем случае, очень давно.

– Вот ты смеешься, а напрасно, – с упреком сказал полковник, хотя по его лицу было видно, что он сам с трудом удерживается от смеха. – Мне еще обещали какую-то мексиканскую живность, тоже водную, вроде ящерицы, с огромными ушами, специально для похудения.

– Вы ее есть будете?

– Нет, я ее посажу в аквариум, а аквариум поставлю на кухне. Тот человек, который мне ее обещал подарить, похудел на восемь килограммов. Он садится есть, а эта Чебурашка к стеклу прилипает, уши растопырит, глаза выпучит и смотрит ему в рот. Страшная – жуть. Кусок в горло не лезет. Он сначала похудел, а теперь начал газеткой от нее закрываться. Одной рукой вилку держит, а другой – газету, чтобы не видеть эту неземную красоту.

Настя отерла ладонью выступившие от смеха слезы.

– С вами с ума сойдешь, Виктор Алексеевич, честное слово. Зачем вам худеть? Мы вас и такого любим.

– Нет, надо, надо, – уже серьезно ответил он. – Килограммов десять надо сбросить, они явно лишние. Вон китель скоро застегиваться не будет. Ладно, разрядились – вернемся к делам. Я вот еще что хотел тебе сказать. Я Есипова не дергал насчет его знакомства с Собликовой, пусть думает, что мы про Газель ничего не знаем, кроме того, что она убита в доме переводчика. Он первый в нашем разговоре назвал ее по имени, как будто само собой разумеется, что он знает эту Марину. А когда я назвал ее по фамилии, он не удивился и ничего не переспросил. Я на этом останавливаться не стал, незачем ему знать, что он допустил промашку. Зато стал очень подробно выспрашивать, когда и при каких обстоятельствах он в последнее время общался с Соловьевым и его помощником, о чем разговаривали. Все ждал, что Кирилл Андреевич мне скажет, мол, узнал от Коренева или от самого Соловьева, что там появилась дама по имени Марина. Ничего подобного! Он мне прямо открытым текстом заявляет, что узнал о существовании любовницы у Соловьева только после того, как ее убили. И в то же время говорит о ней как о знакомой. Так что ты ребят предупреди, пусть не вздумают у Есипова про Собликову спрашивать. Он должен быть уверен, что о связи между ними мы даже и не подозреваем. Пусть его ошибки накапливаются, придет время – мы его этими ошибками, как тухлыми помидорами, закидаем.

– Хорошо, я предупрежу.

Уходя, Гордеев в дверях столкнулся с Селуяновым. По Колиному лицу и взъерошенным остаткам волос было понятно, что по лестнице он бежал бегом.

– Ну, Аська, – задыхаясь, проговорил он, – ну, я не знаю… Твоя кличка теперь будет Ванга.

Гордеев, услыхав из-за двери эти слова, немедленно вернулся.

– Докладывай, – потребовал он.