Стилист

Свалов был человеком шустрым и оборотистым и сделал уже заранее все, что нужно, чтобы прохождение документов и приказов шло без дополнительных задержек. Но вот работа в бригаде… Она все тормозила и ставила под угрозу возможность выезда за рубеж для заключения сделок. А подводить фирму ох как не хотелось!

Глава 9

Генерал Руненко полковника Гордеева не любил, в том смысле, что не чувствовал себя в его обществе психологически комфортно. Он уважал Виктора Алексеевича за деловые качества и бесспорный профессионализм, но когда этот пятидесятипятилетний невысокий круглоголовый крепыш появлялся в кабинете Руненко, у генерала возникало такое чувство, будто ему предстоит сдавать экзамен. А экзаменов он со школьных лет терпеть не мог. Гордеев то и дело преподносил ему сюрпризы, иногда приятные – в виде неожиданно быстро и нетрадиционно раскрытых громких преступлений, а порой и неприятные, как вот сегодня. Хотя, похоже, сам Виктор Алексеевич этого еще не знал.

Сегодня в первой половине дня состоялся брифинг с участием руководителей Главного управления внутренних дел Москвы, на котором присутствовал и генерал Руненко. И на брифинге случилось нечто из ряда вон выходящее, после чего Руненко имел крайне неприятный разговор с начальством. Теперь ему предстояло выяснить у Гордеева, как такое могло произойти и что вообще все это означает.

– Виктор Алексеевич, – начал Руненко, стараясь держать себя в руках и говорить негромко и спокойно, – почему я ничего не знаю о деле еврейских мальчиков?

По лицу Гордеева было видно, что удар попал в болезненную точку. Однако стойкости полковника можно было позавидовать.

– Потому что я тоже ничего об этом не знаю, – ответил он, глядя прямо в глаза генералу.

– А я надеялся, что вы дадите мне разъяснения, – заметил Руненко, против воли начиная закипать. – Согласитесь, не очень-то красиво получается, когда журналисты на брифинге задают руководству ГУВД вопросы, а руководство проявляет полную неосведомленность. Может сложиться впечатление, что мы просто не владеем ситуацией и не знаем, что происходит в нашем городе.

– Я не понимаю, о чем идет речь. В нашем производстве дела о еврейских мальчиках нет, – твердо сказал Гордеев.

– Ах нет?! – взорвался генерал. – Значит, нет? А кто такой Черкасов, которого разрабатывают ваши сотрудники? Да так серьезно, что привлекли к работе оперативников из округа, пустили за ним «наружку». Что вы мне голову-то морочите?

– Черкасов – гомосексуалист, который подозревается в совершении тяжких преступлений на сексуальной почве. При чем здесь еврейские мальчики? Товарищ генерал, вас кто-то дезинформировал.

– А то, что те тяжкие преступления, которые ваш Черкасов совершал на сексуальной почве, направлены на еврейских мальчиков, – это так, тьфу? Этот момент можно опустить? Я отказываюсь вас понимать, Виктор Алексеевич. Зачем вы пытаетесь ввести меня в заблуждение?

– Прошу прощения, товарищ генерал, нет никаких доказательств, связывающих Черкасова с детьми из еврейских семей. Черкасов подозревается, но, подчеркиваю, только подозревается, в похищении и убийстве Олега Бутенко, но Бутенко – русский. Я не понимаю, откуда взялось все остальное.

– Очень интересно. Вы не понимаете. Черкасов, как я узнал от журналиста, присутствовавшего на брифинге, подозревается в убийстве не одного Бутенко, а девяти юношей. Да, Бутенко – русский, а остальные восемь – евреи. Вы хотите об этом умолчать? Вы пытаетесь подтасовать факты? Объясните же мне, что происходит, в конце концов. Почему такое страшное преступление скрывается от руководства ГУВД, почему оно до сих пор не на контроле? Что вы себе позволяете?

Генерал выпустил пар и успокоился. Разумеется, он был разгневан, потому что выглядел на брифинге, а потом в кабинете начальства полным идиотом, не имеющим представления о том, чем занимаются его подчиненные. Но, зная полковника Гордеева не один год, он понимал, что дело тут не в халатности и разгильдяйстве. Гордеев ничего просто так не делает, не такой он человек, чтобы держать что-то в секрете, не имея на то веских оснований.

Да, основания эти у Гордеева были, в этом Руненко убеждался, слушая неторопливый рассказ полковника. Для Черкасова, судя по всему, главным была внешность, а то, что мальчики с такой внешностью сплошь оказывались евреями, – просто несчастное стечение обстоятельств. Если какому-нибудь сумасшедшему нравится внешность туркменских девушек, то он совершает преступления не против женщин этой национальности, а против женщин с определенным типом лица. И здесь то же самое. Но это только одна сторона медали. А ведь была и другая, гораздо более серьезная. Дело предано огласке, и ГУВД обязано отреагировать.

– Почему вы не задерживаете Черкасова? – спросил он, когда Гордеев закончил свои разъяснения.

– Нам нужно найти место, где он держал похищенных. Без этого мы ничего не можем ему предъявить. Только кражу.

– Что, наши прославленные сыщики разучились работать с задержанными? Навыки ведения допроса полностью утрачены? Как вести внутрикамерную разработку – тоже благополучно забыли? – нехорошо усмехнулся генерал. – Или вы ждете, когда он соберется еще кого-нибудь похищать, чтобы взять его с поличным и не мучиться с доказыванием? Вы хоть понимаете, что произойдет завтра? Завтра в газетах появится сообщение о том, что в городе идет охота на еврейских детей, а правоохранительные органы сидят сложа руки и молча взирают на этот кошмар. Более того, эти органы, оказывается, даже не в курсе того, что происходит. Это будет завтра. А послезавтра знаете что случится? Не знаете? Так я вам скажу. Послезавтра найдется умник, который обвинит в этом коммунистов, припомнив сталинские антиеврейские репрессии и брежневский антисемитизм. Коммунисты, которые никакого отношения к этому не имеют, станут возмущаться и требовать сатисфакции от обидчиков и решительных действий по разъяснению ситуации от нас. Они станут утверждать, что все это – гнусные инсинуации главного соперника по предвыборной гонке. Выборы на носу, скандал будет – не приведи господь. И никому вы никогда не сможете объяснить, почему Черкасов до сих пор ходит на свободе. Виктор Алексеевич, не испытывайте моего терпения. Через час доложите мне о задержании Черкасова, пока катастрофа не разразилась. Вы меня поняли?

– Я понял, – холодно ответил Гордеев. – Но я прошу вас предоставить мне право самому решать, когда наиболее целесообразно производить задержание. Я считаю, что еще рано это делать. Если вы назовете мне имя этого сверх меры осведомленного журналиста, я сделаю все возможное, чтобы с ним договориться. Я объясню ему, почему не нужно печатать эти сведения.

– Да там полный зал был журналистов! – снова вскипел Руненко. – Спрашивал один, а слышали-то все! Вы что, собираетесь всем им рот заткнуть? Короче, Виктор Алексеевич, обсуждать тут нечего. Через час Черкасов должен быть задержан. Это приказ.

– Товарищ генерал, я настаиваю на своей позиции, – жестко сказал Гордеев. – Вы должны понимать, речь идет о мальчиках, которые еще живы и которых нужно найти. Это не моя прихоть и не упрямство, это здравый смысл и нормальное человеческое сострадание. Возможно, они больны, они нуждаются в помощи, и, если Черкасов сам не приведет нас к месту, мы можем искать его так долго, что, когда найдем, – будет уже поздно.

– Но ведь, насколько я понял, вы не уверены в том, что в данный момент он кого-то прячет. У вас нет таких сведений.

– Нет, – согласился Гордеев. – У нас есть только основания подозревать. В настоящее время в розыске по заявлению родителей находятся четыре человека, которые могут оказаться жертвами Черкасова. Но мы не знаем, действительно ли это так или они пропали при совсем других обстоятельствах. Сейчас ведется интенсивная работа по установлению всех обстоятельств исчезновения именно этих четырех мальчиков и юношей. Если мы будем уверены в том, что они не у Черкасова, я готов пойти на то, чтобы его задержать. Мы придумаем, как и где искать доказательства против него. Но я должен быть уверен, что ни один потерпевший не пострадает из-за нашего поспешного задержания.

– Ну хорошо. – Генерал пожевал губами, задумчиво постукивая пальцами по столу. – Хорошо. Вы меня убедили. Газеты выйдут только завтра утром. По крайней мере до завтрашнего утра можно подождать. Если завтра в прессе ничего не появится, можно будет подождать еще день. Готовность к задержанию должна быть постоянной. Поручите кому-нибудь отследить газеты в тот момент, когда они поступают утром в продажу. Если хоть одно слово напечатано про этих мальчиков – немедленно давайте сигнал к задержанию. Поверьте моему опыту, максимум через полтора-два часа после выхода газет раздастся звонок из какого-нибудь высокого кабинета. К этому моменту мы должны иметь возможность ответить, что преступник задержан. Все, Виктор Алексеевич, больше я ничего для вас сделать не могу. Если бы не уважение к вашему профессиональному опыту, я бы и на эти уступки не пошел. Мы договорились?

– Так точно, товарищ генерал, – отчеканил Гордеев, сделал строевой поворот и направился к двери.

– Виктор Алексеевич! – окликнул его Руненко.

Гордеев так же четко повернулся к нему лицом.

– Слушаю, товарищ генерал.

– А характер незачем мне тут демонстрировать. Этим можете заниматься у себя дома, на кухне. Идите.

Гордеев прикрыл за собой дверь так тихо, что Руненко почудилось, будто он изо всех сил хлопнул ею.

* * *

Он сидел перед Настей, багровый от ярости.

– У кого-то из нас оказался слишком длинный язык. Знаю, что не у меня, и надеюсь, что не у тебя. У кого?

– Коротков и Коля Селуянов исключаются, – быстро ответила она. – Им можете верить, как самому себе.

– Тогда кто же? Свалов?

– Похоже, – кивнула Настя. – Больше некому.

– Вот дурак! – в сердцах выдохнул Виктор Алексеевич. – Ну что ему неймется? Ведь просили же, убеждали, объясняли по-человечески. Ну как так можно! Ладно, процесс отрывания ушей отложим на потом. Сейчас быстро беги в пресс-службу, возьми список всех журналистов, аккредитованных на сегодняшнем брифинге. И выясни обязательно, кто задавал вопрос про Черкасова. Надо попробовать с ними договориться, если это вообще возможно.

Но это оказалось, конечно, невозможно. Представителей средств массовой информации на брифинге было слишком много, чтобы можно было попытаться собрать их вместе и в чем-то убедить. Не говоря уже о том, что больше половины из них просто не было на месте, по крайней мере дозвониться до них не удалось.