Три товарища

– Будь здоров, – обратился он ко мне с омерзительным выражением лица.

– Будь здоров, – ответил я и выпил.

Густав достал пачку сигарет. Не глядя на меня, он протянул ее мне. Я взял сигарету и дал ему прикурить. Затем я заказал по двойному кюммелю. Выпили. Густав посмотрел на меня сбоку.

– Балда, – сказал он, но уже добродушно.

– Мурло, – ответил я в том же тоне. Он повернулся ко мне:

– Твой удар был хорош…

– Случайно… – Я показал ему вывихнутый палец. – Не повезло… – сказал он, улыбаясь. – Между прочим, меня зовут Густав.

– Меня – Роберт.

– Ладно. Значит, все в порядке, Роберт, да? А я решил, что ты за мамину юбку держишься.

– Все в порядке, Густав.

С этой минуты мы стали друзьями.

* * *

Машины медленно подвигались вперед. Актер, которого все звали Томми, получил отличный заказ – поездку на вокзал. Густав повез кого-то в ближайший ресторан за тридцать пфеннигов. Он чуть не лопнул от злости: заработать десять пфеннигов и снова пристраиваться в хвост! Мне попался редкостный пассажир – старая англичанка, пожелавшая осмотреть город. Я разъезжал с ней около часу. На обратном пути у меня было еще несколько мелких ездок. В полдень, когда мы снова собрались в пивной и уплетали бутерброды, мне уже казалось, что я бывалый шофер такси. В отношениях между водителями было что-то от братства старых солдат. Здесь собрались люди самых различных специальностей. Только около половины из них были профессиональными шоферами, остальные оказались за рулем случайно.

Я был довольно сильно измотан, когда перед вечером въехал во двор мастерской. Ленц и Кестер уже ожидали меня.

– Ну, братики, сколько вы заработали? – спросил я.

– Продано семьдесят литров бензина, – доложил Юпп.

– Больше ничего?

Ленц злобно посмотрел на небо:

– Дождь нам хороший нужен! А потом маленькое столкновение на мокром асфальте прямо перед воротами! Ни одного пострадавшего! Но зато основательный ремонт.

– Посмотрите сюда! – Я показал им тридцать пять марок, лежавших у меня на ладони.

– Великолепно, – сказал Кестер. – Из них двадцать марок – чистый заработок. Придется размочить их сегодня. Ведь должны же мы отпраздновать первый рейс!

– Давайте пить крюшон, – заявил Ленц.

– Крюшон? – спросил я. – Зачем же крюшон? – Потому что Пат будет с нами.

– Пат?

– Не раскрывай так широко рот, – сказал последний романтик, – мы давно уже обо всем договорились. В семь мы заедем за ней. Она предупреждена. Уж раз ты не подумал о ней, пришлось нам самим позаботиться. И в конце концов ты ведь познакомился с ней благодаря нам.

– Отто, – сказал я, – видел ты когда-нибудь такого нахала, как этот рекрут?

Кестер рассмеялся.

– Что у тебя с рукой, Робби? Ты ее держишь как-то набок.

– Кажется, вывихнул. – Я рассказал историю с Густавом.

Ленц осмотрел мой палец:

– Конечно, вывихнул! Как христианин и студент-медик в отставке, я, несмотря на твои грубости, помассирую тебе палец. Пойдем, чемпион по боксу.

Мы пошли в мастерскую, где Готтфрид занялся моей рукой, вылив на нее немного масла.

– Ты сказал Пат, что мы празднуем однодневный юбилей нашей таксомоторной деятельности? – спросил я его.

Он свистнул сквозь зубы.

– А разве ты стыдишься этого, паренек?

– Ладно, заткнись, – буркнул я, зная, что он прав. – Так ты сказал?

– Любовь, – невозмутимо заметил Готтфрид, – чудесная вещь. Но она портит характер.

– Зато одиночество делает людей бестактными, слышишь, мрачный солист?

– Такт – это неписаное соглашение не замечать чужих ошибок и не заниматься их исправлением. То есть жалкий компромисс. Немецкий ветеран на такое не пойдет, детка.

– Что бы сделал ты на моем месте, – спросил я, – если бы кто-нибудь вызвал твое такси по телефону, а потом выяснилось бы, что это Пат?