Три товарища

Она рассмеялась:

– Закажите-ка еще один «порто-ронко». Но для себя. Мне не подадут.

Я подозвал девушку.

– Один «порто-ронко» и один «специаль», – сказали. Я заметил, что за столиками пили довольно много коктейля «специаль».

– Сегодня мне можно, Робби, правда? – сказала Пат. – Только сегодня! Как в старое время. Верно, Кестер?

– «Специаль» неплох, – ответил я и выпил второй бокал.

– Я ненавижу его! Бедный Робби, из-за меня ты должен пить эту бурду!

– Я свое наверстаю!

Пат рассмеялась.

– Потом за ужином я выпью еще чего-нибудь. Красного вина.

Мы заказали еще несколько «порто-ронко» и перешли в столовую. Пат была великолепна. Ее лицо сияло. Мы сели за один из маленьких столиков, стоявших у окон. Было тепло. Внизу раскинулась деревня с улицами, посеребренными снегом.

– Где Хельга Гутман? – спросил я.

– Уехала, – сказала Пат после недолгого молчания.

– Уехала? Так рано?

– Да, – сказала Пат, и я понял, что она имела в виду.

Девушка принесла темно-красное вино. Кестер налил полные бокалы. Все столики были уже заняты. Повсюду сидели люди и болтали. Пат коснулась моей руки.

– Любимый, – сказала она очень тихо и нежно. – Я просто больше не могла!

XXVI

Я вышел из кабинета главного врача, Кестер ждал в ресторане. Увидя меня, он встал. Мы вышли и сели на скамье перед санаторием.

– Плохи дела, Отто, – сказал я. – Еще хуже, чем я опасался.

Шумная группа лыжников прошла вплотную мимо нас. Среди них было несколько женщин с широкими белозубыми улыбками на здоровых загорелых лицах, густо смазанных кремом. Они кричали о том, что голодны, как волки.

Мы подождали, пока они прошли.

– И вот такие, конечно, живут, – сказал я. – Живут и здоровы до мозга костей. Эх, до чего же все омерзительно.

– Ты говорил с главным врачом? – спросил Кестер.

– Да. Его объяснения были очень туманны, со множеством оговорок. Но вывод ясен – наступило ухудшение. Впрочем, он утверждает, что стало лучше.

– Не понимаю.

– Он утверждает, что, если бы она оставалась внизу, давно уже не было бы никакой надежды. А здесь процесс развивается медленнее. Вот это он и называет улучшением.

Кестер чертил каблуками по слежавшемуся снегу. Потом он поднял голову:

– Значит, у него есть надежда?

– Врач всегда надеется, такова уж его профессия. Но у меня очень мало осталось надежд. Я спросил его, сделал ли он вдувание, он сказал, что сейчас уже нельзя. Ей уже делали несколько лет тому назад. Теперь поражены оба легких. Эх, будь все проклято, Отто!

Старуха в стоптанных галошах остановилась перед нашей скамьей. У нее было синее тощее лицо и потухшие глаза графитного цвета, казавшиеся слепыми. Шея была обернута старомодным боа из перьев. Она медленно подняла лорнетку и поглядела на нас. Потом побрела дальше.

– Отвратительное привидение.

– Что он еще говорил? – спросил Кестер.

– Он объяснял мне вероятные причины заболевания. У него было много пациентов такого же возраста. Все это, мол, последствия войны. Недоедание в детские и юношеские годы. Но какое мне дело до всего этого? Она должна выздороветь. – Я поглядел на Кестера. – Разумеется, врач сказал мне, что видел много чудес. Что именно при этом заболевании процесс иногда внезапно прекращается, начинается обызвествление, и тогда выздоравливают даже в самых безнадежных случаях. Жаффе говорил то же самое. Но я не верю в чудеса.

Кестер не отвечал. Мы продолжали молча сидеть рядом. О чем мы еще могли говорить? Мы слишком многое испытали вместе, чтобы стараться утешать друг друга.

– Она не должна ничего замечать, Робби, – сказал наконец Кестер.

– Разумеется, – отвечал я.

Я ни о чем не думал; я даже не чувствовал отчаяния, я совершенно отупел. Все во мне было серым и мертвым.

Мы сидели, ожидая Пат.