Три товарища

Мы остановились и закурили.

– Теперь можно повернуть обратно, – сказал Кестер.

Мы приехали в город, и я вышел из машины.

– Хорошо, что прокатились, Отто. Теперь я в норме.

– В следующий раз покажу тебе другую технику езды на поворотах, – сказал он. – Резкий поворот руля при одновременном торможении. Но это когда дорога посуше.

– Ладно, Отто. Доброй ночи.

– Доброй ночи, Робби.

«Карл» умчался. Я вошел в дом. Я был совершенно измотан, но спокоен. Моя печаль рассеялась.

XXIII

В начале ноября мы продали ситроэн. На вырученные деньги можно было еще некоторое время содержать мастерскую, но наше положение ухудшалось с каждой неделей. На зиму владельцы автомобилей ставили свои машины в гаражи, чтобы экономить на бензине и налогах. Ремонтных работ становилось все меньше. Правда, мы кое-как перебивались выручкой от такси, но скудного заработка не хватало на троих, и поэтому я очень обрадовался, когда хозяин «Интернационаля» предложил мне, начиная с декабря, снова играть у него каждый вечер на пианино. В последнее время ему повезло: союз скотопромышленников проводил свои еженедельные встречи в одной из задних комнат «Интернационаля»: примеру скотопромышленников последовал союз торговцев лошадьми и наконец «Общество борьбы за кремацию во имя общественной пользы». Таким образом, я мог предоставить такси Ленцу и Кестеру. Меня это вполне устраивало еще и потому, что по вечерам я часто не знал, куда деваться.

Пат писала регулярно. Я ждал ее писем, но я не мог себе представить, как она живет, и иногда, в мрачные и слякотные декабрьские дни, когда даже в полдень не бывало по-настоящему светло, я думал, что она давнымдавно ускользнула от меня, что все прошло. Мне казалось, что со времени нашей разлуки прошла целая вечность, и тогда я не верил, что Пат вернется. Потом наступали вечера, полные тягостной, дикой тоски, и тут уж ничего не оставалось – я просиживал ночи напролет в обществе проституток и скотопромышленников и пил с ними.

Владелец «Интернационаля» получил разрешение не закрывать свое кафе в сочельник. Холостяки всех союзов устраивали большой вечер. Председатель союза скотопромышленников, свиноторговец Стефан Григоляйт, пожертвовал для праздника двух молочных поросят и много свиных ножек. Григоляйт был уже два года вдовцом. Он отличался мягким и общительным характером; вот ему и захотелось встретить рождество в приятном обществе.

Хозяин кафе раздобыл четырехметровую ель, которую водрузили около стойки. Роза, признанный авторитет по части уюта и задушевной атмосферы, взялась украсить дерево. Ей помогали Марион и Кики, – в силу своих наклонностей он тоже обладал чувством прекрасного. Они приступили к работе в полдень и навесили на дерево огромное количество пестрых стеклянных шаров, свечей и золотых пластинок. В конце концов елка получилась на славу. В знак особого внимания к Григоляйту на ветках было развешано множество розовых свинок из марципана.

* * *

После обеда я прилег и проспал несколько часов. Проснулся я уже затемно и не сразу сообразил, вечер ли теперь или утро. Мне что-то снилось, но я не мог вспомнить, что. Сон унес меня куда-то далеко, и мне казалось, что я еще слышу, как за мной захлопывается черная дверь. Потом я услышал стук.

– Кто там? – откликнулся я.

– Я, господин Локамп.

Я узнал голос фрау Залевски.

– Войдите, – сказал я. – Дверь открыта.

Скрипнула дверь, и я увидел фигуру фрау Залевски, освещенную желтым светом, лившимся из коридора. – Пришла фрау Хассе, – прошептала она. – Пойдемте скорее. Я не могу ей сказать это.

Я не пошевелился. Нужно было сперва прийти в себя.

– Пошлите ее в полицию, – сказал я, подумав.

– Господин Локамп! – фрау Залевски заломила руки. – Никого нет, кроме вас. Вы должны мне помочь. Ведь вы же христианин!

В светлом прямоугольнике двери она казалась черной, пляшущей тенью.

– Перестаньте, – сказал я с досадой. – Сейчас приду.

Я оделся и вышел. Фрау Залевски ожидала меня в коридоре.

– Она уже знает? – спросил я. Она покачала головой и прижала носовой платок к губам.

– Где она?

– В своей прежней комнате.

У входа в кухню стояла Фрида, потная от волнения.

– На ней шляпа со страусовыми перьями и брильянтовая брошь, – прошептала она.

– Смотрите, чтобы эта идиотка не подслушивала, – сказал я фрау Залевски и вошел в комнату.

Фрау Хассе стояла у окна. Услышав шаги, она быстро обернулась. Видимо, она ждала кого-то другого. Как это ни было глупо, я прежде всего невольно обратил внимание на ее шляпу с перьями и брошь. Фрида оказалась права: шляпа была шикарна. Брошь – скромнее. Дамочка расфуфырилась, явно желая показать, до чего хорошо ей живется. Выглядела она в общем неплохо; во всяком случае куда лучше, чем прежде.

– Хассе, значит, работает и в сочельник? – едко спросила она.

– Нет, – сказал я.

– Где же он? В отпуске?

Она подошла ко мне, покачивая бедрами. Меня обдал резкий запах ее духов.

– Что вам еще нужно от него? – спросил я.

– Взять свои вещи. Рассчитаться. В конце концов кое-что здесь принадлежит и мне.