Яд бессмертия
– В сфере высокой моды и косметики никто без него не обходится. У нас, как у врачей, ни шагу без связи.
Ева освободилась только к полуночи. О спальне она не могла и помыслить и отправилась в кабинет, где можно было спокойно поработать. Она решила самостоятельно, без помощи Фини, отследить международный звонок трехмесячной давности с мобильного аппарата, которого в ее распоряжении не было.
Посвятив этому занятию час, Ева махнула рукой и поудобнее устроилась в глубоком кресле с намерением поспать. Внутренний будильник был поставлен на пять утра.
«Наркотики, убийство, деньги… – гудело в голове. – Одно всегда следует за другим. Найти наркоторговца… Опознать неизвестное вещество…
От кого ты прятался, Бумер? Как у тебя оказался образец состава и химическая формула? Кто переломал тебе кости, чтобы заполучить то и другое?»
Ева вспомнила изуродованное тело и тут же приказала себе не думать! Куда это годится – засыпать с такими мыслями? Ее и без того каждую ночь мучают кошмары.
«Может быть, лучше вообще не спать?» – подумала Ева, проваливаясь в сон.
Мигающая красная реклама за окном: «КОКА-КОЛА».
Ей всего восемь лет. Лежа в кровати, Ева смотрит на мигающую рекламу.
А вдруг этим вечером он не придет? Она уже перестала молиться, чтобы он забыл, где ее запер, или свалился замертво в первую попавшуюся канаву. Он всегда заявлялся вопреки любым ее молитвам.
Впрочем, иногда, если ей везло, он оказывался слишком пьяным: валился на кровать и начинал храпеть. Тогда она, дрожа и не веря в свое счастье, забивалась в угол и засыпала там.
Ева беспрерывно мечтала о бегстве, о том, чтобы каким-то образом открыть запертую дверь, спуститься с пятого этажа на первый. А если выпадала особенно отвратительная ночь, она мечтала о том, чтобы прыгнуть с пятого этажа. Короткий полет – и конец всем мучениям. Он больше не сможет ее тронуть… Увы, страх и малодушие не позволяло ей подойти к окну и выпрыгнуть.
Она была всего лишь ребенком, и в тот вечер ее мучил голод. К тому же она отчаянно мерзла: в припадке злобы он сломал кондиционер, и в комнату нагнетался холодный воздух.
Ева поплелась в угол комнаты, где было устроено некое подобие кухоньки, и, наученная опытом, сперва постучала по полке, чтобы распугать тараканов. В ящике она нашла шоколадный батончик – последний. Он наверняка поколотит ее за то, что она съела последнюю шоколадку. Впрочем, он в любом случае найдет повод ее поколотить, так чего бояться?
Ева проглотила шоколад не жуя и вытерла рот тыльной стороной ладони. Голод ничуть не утих. Она выдвинула другой ящик и наткнулась на заплесневевший кусок сыра. Лучше не думать, какие твари от него откусывали… Ева схватила нож и начала отрезать испорченные куски.
Внезапно за дверью послышались шаги, и от ужаса Ева выронила нож, и он звякнул об пол при его появлении.
– Чем ты тут занимаешься, малышка?
– Ничем. Я проснулась. Хотела выпить воды.
– Проснулась… – Его глаза были стеклянными, но не совсем остекленевшими, так что на передышку рассчитывать не приходилось. – Соскучилась по папочке? Подойди поцелуй своего папу!
Ева перестала дышать. Между ног, там, где он скоро сделает ей больно, началось тошнотворное пульсирование.
– У меня болит зуб.
– Зуб? Ничего, я поцелую – и все пройдет. – Он с ухмылкой направился к ней. Потом ухмылка исчезла. – Ты опять ела без разрешения?! Отвечай, ела?
– Нет, я… – Но надежда на избавление умерла в тот момент, когда он с размаху ударил ее по лицу. У нее пошла кровь из губы, из глаз хлынули слезы; она закричала бы в голос, если бы он не отучил ее от этого. – Я хотела отрезать себе сыру. Всего кусочек… Потом ты…
Он ударил ее еще сильнее – так, что из глаз посыпались искры. Ева упала и не успела опомниться, как он набросился на нее снова.
Теперь она кричала – слишком тяжелы и беспощадны были его кулаки. От боли темнело в глазах, но страх затмевал боль. Она знала: побои – далеко не худшее, что он мог с ней сделать…
– Прошу тебя, папа… Пожалуйста, пожалуйста!
– Когда дети не слушаются, их наказывают. Ничего, потом я тебя приласкаю, и ты снова станешь хорошей девочкой.
Его дыхание обжигало ей лицо. Почему-то оно пахло леденцами. Он рвал ее одежду, и без того порванную, хватал, тискал, терзал… Внезапно его дыхание стало другим. Она хорошо знала эту перемену и боялась ее. Прерывистое, похотливое дыхание…
– Нет, нет! Больно, больно!
Несчастная юная плоть сопротивлялась. Ева лупила его кулачками, захлебываясь криком, потом совсем обезумела от страха и стала царапаться. Он взревел от ярости и заломил ей руку. Она услышала отвратительный сухой треск – это не выдержала ее кость.
– Лейтенант! Лейтенант Даллас!
Ева издала сдавленный крик и пришла в себя. По телу пробегали судороги. Во сне она так металась, что очутилась на полу.
– Лейтенант…
Ева шарахнулась от чьей-то руки и обхватила себя за плечи. Она с трудом сдерживалась, чтобы снова не закричать.
– Вам снился сон, – невозмутимо произнес Соммерсет, сохраняя на лице бесстрастное выражение. И все-таки, если бы не затуманенный после кошмара мозг, Ева поняла бы по его глазам, что он обо всем догадался. – Всего лишь сон, – повторил он, осторожно подходя к ней, как к угодившей в капкан волчице. – Ночной кошмар.
– Не подходи ко мне. Не трогай! Убирайся!
– Лейтенант, вы знаете, где находитесь?
– Знаю, – выдохнула она, ловя воздух пересохшим ртом. Ей было холодно и одновременно нестерпимо жарко, по телу все еще пробегала дрожь. – Отойдите! Просто уйдите…
Она умудрилась встать на колени, потом закрыла лицо ладонями и покачнулась.
– Вы уйдете или нет?!