Триумфальная арка

– Его нет в клинике?

– Он в клинике. Но сейчас с ним нельзя говорить.

– Послушайте. Пойдите и скажите, что его просит Равик. Пойдите немедленно. Очень важное дело. Я подожду.

– Хорошо, – неуверенно ответила сестра. – Сказать скажу, но он вряд ли…

– Посмотрим. Только сообщите побыстрей. Не забудьте мою фамилию: Равик.

Вебер не заставил себя долго ждать.

– Равик! Где вы?

– В Париже. Приехал сегодня. У вас операция?

– Да. Начну через двадцать минут. Острый аппендицит. А потом встретимся, хорошо?

– Могу подъехать к вам сейчас же.

– Отлично. Жду вас.

– Вот хороший коньяк, – сказал Вебер, – вот газеты и медицинские журналы. Устраивайтесь поудобнее.

– Рюмку коньяку, халат и перчатки. Вебер с удивлением посмотрел на Равика.

– Я же вам сказал – самый заурядный аппендицит. Работа совсем не для вас. Сам управлюсь в два счета. Ведь вы, должно быть, изрядно устали.

– Вебер, сделайте одолжение и уступите мне эту операцию. Я нисколько не устал и чувствую себя прекрасно.

Вебер рассмеялся.

– Не терпится поскорее взяться за дело? Ладно, пусть будет по-вашему. Я вас вполне понимаю.

Равик вымыл руки, на него надели халат и перчатки. Операционная. Знакомый запах эфира. Эжени стояла возле больного, подготавливая все для наркоза. Другая сестра, очень хорошенькая молодая девушка, раскладывала инструменты.

– Добрый вечер, сестра Эжени, – сказал Равик.

Она едва не выронила капельницу.

– Добрый вечер, доктор Равик.

Вебер ухмыльнулся. Эжени впервые назвала Равика доктором. Равик склонился над пациентом. Мощная лампа заливала операционный стол ослепительно белым светом. Этот свет словно отгораживал от окружающего мира, выключал посторонние мысли. Деловитый, холодный, безжалостный и добрый свет. Хорошенькая сестра подала скальпель. Сталь приятно холодила руки сквозь тонкие перчатки. Как хорошо от зыбкой неопределенности вернуться к ясности и точности. Он сделал надрез. Кровь узкой красной полоской побежала за острием ножа. Все стало на свое место. Впервые после возвращения он почувствовал себя самим собой. Беззвучное шипение света. Дома, подумал он. Наконец-то дома!

XIX

– Она здесь, – сказал Морозов.

– Кто?

Морозов оправил свою ливрею.

– Не притворяйся, будто не понимаешь, о ком речь. Не огорчай твоего отца Бориса. Думаешь, я не знаю, зачем ты за последние две недели трижды заглядывал в «Шехерезаду»? В первый раз с тобой было синеокое черноволосое чудо красоты, потом ты приходил один. Человек слаб – в этом и заключается его прелесть.

– Убирайся ко всем чертям, старый болтун, – сказал Равик. – Я держусь из последних сил, а ты всячески стараешься унизить меня…

– А тебе хочется, чтобы я вообще ничего не говорил?

– Безусловно.

Посторонившись, Морозов пропустил двух американцев.

– Тогда уходи. Придешь в другой раз.

– Она здесь одна?

– Без мужчины мы не пустили бы сюда даже княгиню. Пора бы тебе это знать. Твой вопрос порадовал бы самого Зигмунда Фрейда.

– Что ты знаешь о Зигмунде Фрейде? Ты пьян, и я пожалуюсь на тебя распорядителю «Шехерезады» капитану Чеченидзе.

– Дитя мое, капитан Чеченидзе служил со мной в одной полку. Он был поручиком, а я подполковником. Он до сих пор не забывает об этом. Можешь жаловаться сколько угодно.

– Ладно. Пропусти меня.

– Равик! – Морозов положил ему на плечи свои огромные руки. – Не будь ослом! Позвони синеокому чуду и приходи вместе с ним, если уж решил провести вечер у нас. Вот тебе совет человека, который понимает толк в жизни. Пусть это дешево, зато всегда действует.