Гарри Поттер и Орден Феникса

Она смотрела на Гарри, как не смотрела никогда раньше. Внезапно он впервые в жизни сполна почувствовал, что тётя Петунья — сестра его матери. Он не смог бы сказать, почему именно сейчас ощутил это с такой силой. Он знал одно: кроме него, в кухне есть ещё один человек, имеющий понятие о том, что может означать возвращение лорда Волан-де-Морта. Ни разу в жизни тётя так на него не смотрела. Её большие бледные глаза, совсем не похожие на сестрины, не сузились от неприязни или злости. Они были широко открыты, и в них читался испуг. От её исступлённого нежелания признать существование волшебства, существование чего-либо помимо их с дядей Верноном мира — от нежелания, длившегося всю жизнь Гарри, — ничего не осталось.

— Да, — сказал Гарри. Он говорил теперь именно с ней, с тётей. — Он вернулся месяц назад. Я его видел.

Её ладони нащупали сквозь кожу пиджака массивные плечи Дадли и стиснули их.

— Погоди, — вмешался дядя Вернон, глядя то на жену, то на Гарри, то опять на жену. Он был явно ошеломлён, сбит с толку небывалым взаимопониманием, которое, казалось, возникло между ними. — Погоди. Ты говоришь, этот лорд Воланди… как его… вернулся?

— Да…

— Тот, который убил твоих родителей.

— Да.

— И теперь он насылает на тебя демонаторов?

— Очень похоже, — ответил Гарри.

— Понятно, — сказал дядя Вернон, переводя взгляд с бледной как полотно жены на Гарри и поддёргивая брюки. Казалось, он разбухал. Его большое багровое лицо надувалось у Гарри на глазах, как резиновый шар. Рубашка на груди натянулась. — Что ж, это решает дело. А ну пошёл вон из нашего дома!

— Что? — спросил Гарри.

— Ты слышал, что! Вон! — гаркнул дядя Вернон так, что даже тётя Петунья и Дадли подскочили. — Вон! Не надо было тогда тебя брать! Совы летают к нам как к себе домой, пудинги взрываются, половина гостиной превращается чёрт знает во что, у Дадли вырастает хвост, Мардж скачет по потолку, а чего стоит этот летающий форд «Англия»! Вон! Вон! Хватит с нас! Хорошенького понемножку! Если за тобой охотится какой-то псих, это не причина, чтобы ты здесь торчал, подвергал опасности мою жену и нашего сына, устраивал нам неприятности! Раз ты пошёл той же дорожкой, что и твои никчёмные родители, — с меня хватит! ВОН!

Гарри стоял как вкопанный, комкая в левой руке письма из Министерства, от мистера Уизли и от Сириуса. В любом случае не выходи больше из дома. НЕ ПОКИДАЙ ДОМА ДЯДИ И ТЁТИ.

— Ты что, оглох?! — заорал дядя Вернон. Теперь он наклонился вперёд и так близко поднёс багровое лицо к лицу Гарри, что на того брызнули капельки слюны. — Убирайся! Ты ведь очень хотел уйти полчаса назад! Всецело одобряю! Вали отсюда и близко больше не подходи к нашему дому! Почему мы тебя тогда взяли — ума не приложу. Права была Мардж, надо было отдать тебя в приют! Проявили мягкотелость себе во вред, подумали, что сможем это из тебя вытравить, сделать из тебя нормального человека! Но ты гнилой от рождения, и с меня хватит… Чёртовы совы!

Пятая сова так стремительно промахнула дымоход, что шмякнулась об пол. Громко ухнув, она взмыла в воздух. Гарри протянул было руку за письмом, запечатанным в алый конверт, но сова пролетела у него над головой и направилась прямо к тёте Петунье. Та вскрикнула и пригнулась, обхватив руками голову. Сова уронила красный конверт ей на макушку, развернулась в воздухе и вылетела тем же путём, что и явилась.

Гарри кинулся взять послание, но тётя его опередила.

— Распечатывайте, если хотите, — сказал ей Гарри, — но я так и так услышу, что тут написано. Это громовещатель.

— Отдай ему, Петунья! — крикнул дядя Вернон. — Не бери, это может быть опасно!

— Адресовано мне, — проговорила тётя трясущимися губами. — Мне, Вернон, посмотри!

«Тисовая улица, кухня дома номер четыре, миссис Петунье Дурсль…»

В ужасе она осеклась. Красный конверт начал дымиться.

— Распечатывайте! — убеждал её Гарри. — Кончайте с этим! Впрочем, всё равно.

— Нет…

Тётина рука дрожала. Петунья дико водила по кухне глазами, точно искала путь к спасению, но поздно — конверт вспыхнул. Тётя с криком уронила его.

Отдаваясь гулким эхом, кухню наполнил жуткий голос, источником которого было горящее письмо на столе.

— Не забывайте мой наказ, Петунья!

Казалось, тётя Петунья сейчас упадёт в обморок. Она опустилась на стул рядом с Дадли и закрыла лицо руками. Остатки конверта догорали в полной тишине.

— Что это значит? — хрипло спросил дядя Вернон. — Что… Я не… Петунья!

Тётя Петунья молчала. Дадли пялился на мать, тупо раззявив рот. Тишина закручивалась жуткой спиралью. Гарри глядел на тётю, совершенно сбитый с толку. Голова, казалось, вот-вот лопнет.

— Петунья, солнышко, — нежно проворковал дядя Вернон. — П-петунья!

Она подняла голову. Её всё ещё била дрожь. Она сглотнула.

— Мальчик… мальчик остаётся у нас, Вернон, — сказала она слабым голосом.

— Ч-что?

— Он остаётся, — повторила она, не глядя на Гарри. Потом встала со стула.

— Он… Но как же, Петунья…

— Если мы его выгоним, пойдут толки среди соседей, — сказала она. Хотя она была ещё очень бледная, к ней стремительно возвращалась быстрая, отрывистая манера речи. — Начнут всякие вопросы задавать, станут интересоваться, куда он делся. Придётся его оставить.

Дядя Вернон сдувался, как проколотая шина.

— Но Петунья, лапочка…

Не обращая на него внимания, тётя Петунья повернулась к Гарри:

— Сиди у себя в комнате. Из дому не выходи. А теперь спать.