Гарри Поттер и Орден Феникса
Рон, задумчиво глядя на Гарри, запахнул мантию:
— Дамблдор захотел бы об этом узнать.
Гарри пожал плечами:
— Пойдём, надо ещё поупражняться в Заклятии немоты.
Они торопливо пошли по тёмному лугу, спотыкаясь и оскальзываясь на мокрой траве. Оба молчали. Гарри напряжённо думал. Что такое понадобилось Волан-де-Морту, если он злится на задержку?
У него есть и другие планы… которые он надеется осуществить без всякого шума… То, чем он может завладеть только исподтишка… некое… подобие оружия. То, чего у него не было в прошлый раз.
Гарри давно не задумывался над этими словами — слишком поглощён был делами в Хогвартсе, слишком много душевных сил отбирала война с Амбридж, несправедливое вмешательство Министерства, — но теперь они вспомнились и заставили задуматься. Гнев Волан-де-Морта объясним, если он никак не может добраться до оружия, неизвестно какого. Орден помешал ему, расстроил его планы? Где оно хранится? У кого оно сейчас?
— Мимбулус мимблетония, — раздался голос Рона.
Гарри опомнился и следом за ним прошёл через портретный проём в общую гостиную.
Видимо, Гермиона отправилась спать пораньше, а Живоглот лежал, свернувшись в кресле возле камина, перед столом, заваленным нескладными вязаными шапочками для эльфов. Гарри даже обрадовался, что её нет, — ему не хотелось продолжать разговоры о шраме и слушать, как его посылают к Дамблдору. Рон беспокойно поглядывал на него, а он вынул книги по заклинаниям и принялся дописывать сочинение. Но только изображал сосредоточенность и к тому времени, когда Рон пошёл спать, едва ли написал несколько строк.
Наступила и прошла полночь, а он всё читал и перечитывал страницу об использовании ложечницы, любистока и чихотной травы и не усваивал ни слова.
«Сии травы наипаче способны к воспалению ума и посему употребляемы для Смутительных и Дурманных Настоев, ежели волхв пожелал наградить кого Горячностью и Опрометчивостью…»
Гермиона сказала, что Сириус сделался опрометчив, сидя взаперти на площади Гриммо.
«…наиболее способны к воспалению ума и посему употребляемы…»
…В «Ежедневном пророке» сочтут, что у него воспаление ума, если пронюхают, что он чувствует настроения Волан-де-Морта…
«…употребляемы для Смутительных и Дурманных Настоев…»
«Смутительных» — подходящее слово; почему ему ведомы чувства Волан-де-Морта? Что за жуткая связь между ними, и почему Дамблдор не может её толком объяснить?
«…ежели волхв пожелал…»
И до чего спать хочется…
«…наградить кого Горячностью…»
А в кресле у камина так тепло и уютно, когда дождь хлещет по стёклам, мурлычет Живоглот, потрескивают в огне поленья…
Книга выскользнула из ослабевших пальцев и с глухим стуком упала на коврик перед камином. Голова у Гарри свесилась набок.
Он снова шёл по коридору без окон, и шаги его гулко отдавались в тишине. Всё ближе дверь в конце прохода, всё чаще удары сердца… если бы открыть её… войти туда…
До неё рукой подать… Он протянул…
— Гарри Поттер, сэр!
Он вздрогнул и проснулся. Свечи в гостиной уже не горели, но что-то двигалось рядом с ним.
— Кто там? — Гарри выпрямился в кресле. Камин почти погас, в гостиной тьма.
— У Добби ваша сова, сэр! — раздался писклявый голос.
— Добби? — прохрипел Гарри, вглядываясь в темноту. Добби, домовый эльф, стоял у стола, где Гермиона оставила полдюжины вязаных шапок. Его большие остроконечные уши торчали, кажется, из-под полной коллекции шапок, сотворённых Гермионой: одна на другой, одна на другой, так что голова удлинилась на два или три фута, и на самом верхнем помпоне, мирно ухая, сидела совершенно здоровая Букля.
— Добби вызвался отнести Гарри Поттеру сову, — с обожанием на лице пропищал эльф. — Профессор Граббли-Дёрг говорит, что она в полном здравии, сэр.
Он отвесил глубокий поклон, ткнувшись карандашным своим носом в вытертый коврик, а Букля возмущённо ухнула и перепорхнула на подлокотник кресла.
— Спасибо, Добби!
Гарри гладил Буклю по голове и моргал, пытаясь прогнать видение двери… уж больно оно было ярким. Присмотревшись к Добби, он обнаружил, что на эльфе к тому же несколько шарфов и без счёта носков — ноги похожи на тумбы.
— Ты что же, всю одежду забрал, которую оставляет Гермиона?
— О нет, сэр, — радостно сообщил эльф. — Добби и для Винки брал.
— Как поживает Винки?
— Винки по-прежнему выпивает, сэр, — печально ответствовал эльф, потупив круглые зелёные глаза, большие, как теннисные мячики. — И совсем не интересуется одеждой, сэр Гарри Поттер. Как и остальные домовые эльфы. Никто из них больше не хочет прибирать в башне Гриффиндора, когда всюду рассованы шапки и носки. Они находят это оскорбительным, сэр. А Добби не возражает, сэр, он всегда надеется повстречать Гарри Поттера, и сегодня ночью, сэр, его желание сбылось! — Добби снова отвесил поклон. — Но сэр Гарри Поттер, кажется, опечален, — продолжал он, выпрямившись и робко глядя на собеседника. — Добби слышал, как он разговаривал во сне. Гарри Поттер видел плохой сон?
— Не самый плохой, — сказал Гарри, зевнув и протирая глаза. — Бывали похуже.
Добби наставил на него свои зелёные шары. Потом, свесив уши, сказал с чувством:
— Добби очень хотел бы помочь Гарри Поттеру, потому что Гарри Поттер освободил Добби, и теперь Добби гораздо, гораздо счастливее.