Стилист

– Вы хотите сказать… Но я же никого не убивал. Я не терял возле трупа своих вещей. Я ведь объяснял… Я говорил вам… Господи, неужели вы не верите мне только потому, что я не такой, как все вы?

Голос его дрожал, и в нем было столько отчаяния, что Насте и Короткову стало неловко.

– Вы не поняли, Михаил Ефимович. Я не говорю, что вы убивали и потеряли на месте преступления свою вещь. Я говорю о том, что кто-то хочет свалить вину на вас. И для этого он украл что-то у вас и подбросил рядом с трупом.

– Я вам не верю, – тихо сказал Черкасов. – Зачем кому-то сваливать на меня вину за убийства? У меня нет врагов. Некому желать мне зла. Вы все это придумали, вы меня специально обманываете, потому что считаете меня убийцей.

И в этот момент Настя окончательно ему поверила. Поверила, потому что он не уцепился за подсказанную ему идею о чьем-то злом умысле.

– Хорошо, пусть вы мне не верите, – спокойно ответила она. – Зато я вам верю. Верю, понимаете? Верю, что вы никого не убивали. Поэтому и прошу вас поискать то, о чем мы говорим.

Черкасов молча поднялся с кресла и принялся за поиски. Присесть он им так и не предложил. Настя продолжала стоять, чувствуя, как ноют ноги и начинает побаливать спина. Коротков долго не мучился, присел на корточки и оперся спиной о стену. Настя не умела отдыхать в таком положении и искренне позавидовала Юре, который сидел с закрытыми глазами и чуть ли не дремал.

Время шло, в комнате царило молчание. Наконец Черкасов обернулся к Насте, держа в руках маленькую прямоугольную коробочку. Лицо его было изумленным и одновременно встревоженным.

– Вот, – произнес он. – Но я не понимаю, как это могло получиться.

– Что это? – встрепенулся Коротков, поднимаясь.

– Булавка для галстука. На ней была подвеска, маленькая подкова на цепочке. А теперь ее нет.

Черкасов протянул коробочку Юре. Позолоченная булавка и сиротливо болтающаяся часть оборванной цепочки.

– Вы часто носите ее? – спросил Коротков.

– Не ношу вообще. Это подарок, очень давний подарок, и я просто храню его как память. Но как вы узнали?..

– Додумались, – хмыкнул Коротков. – У вас под ковром обнаружили грязь. Зная вашу любовь к чистоте, мы и подумать не могли, что это вы вошли в комнату, не сняв ботинок. Помните, я подробно выспрашивал вас, как часто вы делаете генеральную уборку и когда снимаете ковер?

– Да, я тогда очень удивился, не понимал, почему вам это интересно.

– А вы мне ответили, что ковер снимали в начале декабря вместе с Бутенко и носили его на улицу чистить на снегу. Тогда же и пол тщательно вымыли. Значит, после этого к вам и приходил гость. Можно даже сказать чуть точнее. Если у него не было ключей от вашей квартиры, значит, дверь ему открывал Бутенко. То есть приходил он в период между днем уборки и днем смерти вашего друга. Подсунул блокнот Лискина, оторвал подвеску от булавки.

– Но Олег… Он мне ничего не говорил. Почему он скрыл от меня, что кто-то приходил? Я ничего не понимаю. И потом, как он мог позволить чужому человеку прятать блокнот и рыться в моих вещах? Нет. Невероятно.

– Да, Михаил Ефимович, невероятно. Я тоже так думаю, – сказала Настя, вертя в руках булавку с оборванной цепочкой. – Скорее всего, было не совсем так. Этот человек приходил к вам дважды. В первый раз он познакомился с Олегом, и Олег по какой-то причине вам об этом рассказывать не стал. Я могу предположить, что они нашли общий язык и гость смог убедить вашего друга молчать о его визите. А во второй раз ему уже нечего было опасаться. И Олег не мог помешать ему спрятать блокнот и оторвать подвеску.

– Почему не мог? – еле слышно спросил Черкасов, уже понимая, о чем идет речь, но не желая в это верить.

– Потому что Олега он убил. А поскольку умер Бутенко от передозировки наркотика, то можно говорить о том, что и знакомство их состоялось на этой почве. В первый раз этот гость выяснил, какими препаратами пользуется Бутенко, а во второй раз спровоцировал его на прием слишком большой дозы. Вы сами должны знать, это несложно, ведь концентрация препарата визуально не определяется. Говоришь, что в дозе три миллиграмма, а на самом деле – в десять раз больше. Человек, систематически употребляющий наркотики, а тем более постоянно экспериментирующий с их комбинациями, теряет осторожность…

Настя запнулась и замолчала. Михаил Черкасов сидел в кресле, закрыв лицо руками. Плечи его тряслись. Он плакал.

* * *

Оксана привыкла приходить в офис издательства «Шерхан» в любое время, когда там был Есипов. И даже когда его там не было. Маленькая комната позади красивого представительного кабинета генерального директора служила девушке и местом встречи с женихом, и убежищем, где она могла передохнуть посреди суетливого, заполненного поездками и беготней дня, и штабом, откуда она внимательно слушала все разговоры, ведущиеся в кабинете у Есипова.

Сегодня она пришла в офис, когда еще не было двух часов, что, по ее меркам, было просто-таки рано утром, поскольку глаза она продирала обычно не раньше двенадцати. Кирилл приветливо кивнул, чмокнул ее на ходу в щеку и легонько подтолкнул в сторону комнаты отдыха со словами:

– Иди, сейчас Вика кофе принесет.

Оксана послушно прошла в дверь и уселась в мягкое низкое кресло, в котором ей тут же захотелось уснуть – такое оно было удобное и расслабляющее. Секретарша Вика принесла кофе и коробку низкокалорийных галет, которые покупались специально для соблюдающей диету манекенщицы и которых никто, кроме нее, не ел, настолько они были противными и безвкусными. Да и сама Оксана, будучи большой любительницей вкусной еды, притрагивалась к галетам только от сильного голода или когда нервничала.

Она выпила уже полчашки кофе, когда услышала, как в кабинете Есипова открылась дверь и незнакомый мужской голос уверенно произнес:

– Добрый день, господин Есипов.

Как странно! Голос, совершенно точно, Оксане незнаком, а ведь за два года она узнала как облупленных всех работников «Шерхана», вплоть до мальчиков, работающих на книжном складе и в экспедиции. Любого узнает по голосу. Но если пришел посторонний, то мордастый охранник в милицейских погонах, сидящий у входа в офис, должен был сообщить Кириллу по интеркому о посетителе и спросить, примет ли его директор. Оксана пришла пятнадцать минут назад и никакого разговора по интеркому с охранником за это время не слышала.

– Здравствуйте, – послышался в ответ удивленный голос Есипова.

Он не возмутился, не стал спрашивать имя посетителя и по какому вопросу тот явился, из чего Оксана сделала вывод, что человека этого Кирилл знал, хоть и не ждал к себе именно сейчас. Но странно все-таки, что охранник не доложил…

– Ну что, господин Есипов, обсудим наши общие дела, – весело сказал посетитель. – Должок за вами.

– Разве? – небрежно откликнулся Кирилл. – Я что-то не припомню.

– Да ну? А Газель? Вы должны были ей заплатить. Вот и заплатите.

– Во-первых, вы – не Газель и вам я платить ничего не буду. А во-вторых, Газель задания не выполнила, стало быть, денег своих не отработала и не заслужила. Так о чем у нас с вами может идти речь?

– У-у-у, какой злой, – задумчиво протянул посетитель. – Такой злой, что прямо даже недобрый. Не понимаете вы, господин Есипов, языка деловых переговоров. Что ж, перейдем на способ общения более понятный и более доходчивый. Значит, так, Кирюша. Газель ты нашел через меня. Ты меня попросил, я ее к тебе привел. И я обещал ей, что работа, которую ты ей предложишь, будет приличная и безопасная, а деньги за это будут хорошие и надежные. Выполняя твое задание, Газель погибла. Выходит, ты ее обманул и работа была не такая уж безопасная, как ты обещал. А девочка, между прочим, – старшая в семье, ей братьев и сестер содержать надо, не говоря уж о родителях-алкоголиках, которые моментом пропивают все, что она младшим детям купит. Семья, Кирюша, кормильца потеряла, и потеряла по твоей вине, стало быть, и пенсия с тебя причитается. До совершеннолетия детей. Я доходчиво объяснил?

– Нет. – Голос Кирилла был пока еще довольно спокоен.

– Так. И чего же ты, золотой мой, не понял?

– А ничего. Я не понял, почему я должен платить за работу, которая не была сделана, и не понял, почему я должен содержать семью многодетных алкоголиков после того, как уголовницу Газель застрелил какой-то другой уголовник на почве ваших грязных воровских дел.